– Интересно, как можно любить себя в образе одиночки?
Харри глубоко затянулся. Задержал выдох, думая, как было бы здорово, если б он умел выдуть из дыма фигуры, которые бы все объяснили. Потом все-таки выдохнул и хрипло прошептал:
— По-моему, необходимо найти в себе что-нибудь достойное любви, иначе не выжить. Кое-кто говорит, одиночество асоциально и эгоистично. Зато ты независим и никого не потянешь за собой, если пойдешь на дно. Многие боятся одиночества. А меня оно делало свободным, сильным и неуязвимым.
Вы давно обнаружили, что в виновности присутствуют нюансы, о которых вы не думали, когда решили стать полицейским и спасать человечество от зла. Что, как правило, злого умысла немного, куда больше человеческой слабости и порока. В иных печальных историях узнаешь себя. Но, как вы говорите, жить-то надо. Вот мы и начинаем помаленьку лгать. И окружающим, и самим себе.
– Мне кажется, инфраструктура цивилизации куда уязвимее, чем мы привыкли думать.
– Ну, я думаю, все системы, на какие мы опираемся, в любую минуту может закоротить, и тогда нас вышвырнет во мрак, где нас не защитят ни законы, ни правила, где правят бал стужа и хищное зверье и каждый должен сам спасать свою шкуру.
В глазах Юна стояли слёзы. И на одну беззащитную секунду Харри почувствовал искреннее сострадание. Не такое, какое испытывал к жертве или к её близким, но сострадание к человеку, который в душераздирающую минуту видит собственную уязвимую человечность.
В последний год Харри замечал все больше попрошаек и удивлялся, до чего они похожи один на другого. Даже картонные кружки и те одинаковые, словно некий тайный знак. Может, это инопланетяне украдкой захватывают его город, его улицы.
Но сейчас ему вспомнились слова матери, которые он слышал от неё в больнице: жизнь без любви пуста, но ещё более жизнь пуста без боли.
-Разве не парадоксально?
-О чём ты?
-Ну, что ты, который так боялся несвободы, стал алкоголиком.
…ни криков, ни молитв никто не слышит.
Все люди заслуживают нового шанса.
… увидев, как по ясному небу впереди скользнула падучая звезда, он подумал, что если вправду существуют знамения, то, возможно, сейчас у него на глазах погибла планета.
– Вы верите в Бога, Харри?
– Нет.
– И все же поклялись Его именем спасти моего мальчика.
– Да.
– Вы держите свое слово?
– Не всегда.
– Вы не верите в Бога. И в свое слово тоже. Что же тогда остается?
– Я верю в следующее обещание. Что люди могут сдержать обещание, даже если нарушили предыдущее. Я верю в новое начало. Я наверняка не говорил… Но именно поэтому я и служу в полиции.
– Вам надо купить новые стельки для кроссовок, которые у вас в сумке.
– Не надо быть Жаном Батистом Гренуем, чтобы учуять запах.
– Патрик Зюскенд. "Парфюмер".
– Читающий полицейский.
– Солдат Армии спасения, читающий об убийствах.
У всех есть своя цена.
… если Господь не делает свою работу, ее должен сделать кто-то другой.
Парень определенно влюблен. И сделал крюк сюда нарочно, чтобы несколько минут побыть наедине с Мартиной. Поболтать с ней. Спокойно, без помех что-нибудь рассказать, показать себя, распахнуть душу, открыть себя и все, что неразрывно связано с молодостью и с чем он сам, к счастью, уже покончил. Лишь бы услышать доброе слово, почувствовать объятие, надеяться на поцелуй перед уходом. Молить о любви, как делают все влюбленные идиоты. Независимо от возраста.
А вообще у нас так же, как и в остальном обществе. Глупые, самодовольные мужчины командуют умными женщинами, которые боятся высоты.
Кое-кто говорит, так много преступников разгуливает на свободе, потому что, мол, система правопорядка похожа на крупноячеистую сеть. Только это сравнение ошибочно. Напротив, сеть тонкая, с мелкими ячейками, она отлавливает мелочь, а напора крупной рыбы не выдерживает, рвется.
Сомнение — тень веры.
Харри сварил рыбный суп. К пакетику «Фундуса» добавил молока и кусочки рыбной запеканки. Плюс багет. Все куплено в «Ниязи», магазинчике, который держали сосед снизу, Али, и его брат. На столе рядом с большущей тарелкой стоял полулитровый стакан воды.
